PDA

Դիտել ողջ տարբերակը : Реквием: Четыре Минуты



Rhayader
30.10.2008, 10:53
Այստեղ, ինչպես և իմ օրագրում, կդնեմ իմ առաջին ու դեռևս անավարտ վեպի այն մասերը, որոնք կմաքրագրեմ: Խնդրանք՝ այստեղ գրառումներ չանել, քննարկման համար ես առանձին թեմա կբացեմ:

Ավելացվել է 4 րոպե անց
Introitus. «Дорога в никуда»

Вначале жутко неприятный удар носом об стену. Чувство такое соленое и кислое, и больше обиды, чем самой боли. За этим оцепеневшим состоянием прорывается боль - неспешно, но безжалостно нарастает. Воспоминания, правдивые и выдуманные - изнасилование, смерть, пауки... Все кружится и заплетается в один остановленный миг в ожидании удара по двери.
И все же, интересно, какого это - умирать?
-А что чувствуешь, когда целуешься с парнем?
Шаг.
-Странный вопрос для девушки.
Она рассмеялась. У них и вправду было много общего - что-то даже в прямом смысле. А был он голубым, или нет - становилось второстепенным.
Отогнав образы, глаза сами собой открылись, вопросительно уставились в стену.
Почему же свет, яркий до боли, первое, что появляется? Неужели все воспоминания такие белые?
Почему же белый - цвет траура?
Потом глаза остекленели, и белое воспоминание было как первое падение младенца в глубоком детстве. Тот же самый страх, восхищение. Губы искривились, непонятно, от плача, или улыбки...
А разум просто устал. Перегрелся, устал, и хотел заснуть.
Опять белый свет, и шпалы, по одному проходящие перед глазами.
Шаг.
Он спросил:
-Я тебе говорил, что обожаю, когда ты красишь волосы в фиолетовый цвет?
Шаг.
-Тысячу раз.
-Засчитай еще один.
Они сели на рельсы и долго молчали, боясь посмотреть друг другу в глаза. Глупые моменты, почему же они всегда вспоминаются?
Потом парень встал и помог девушке подняться. Она шла по тонкой стальной дорожке, а он помогал ей хранить равновесие, удерживая за левую руку.
Стоило бы ему отпустить ее на секунду и чуть-чуть подтолкнуть. Лишь чуток. И тогда она бы шлепнулась об гравий. Это бы вырубило ее. А потом хватило бы пары ударов куском гранита, чтобы разорвать ее без того призрачную связь с жизнью. Документов она с собой не носила, и для того, чтобы сделать опознание трупа менее вероятным, тем же самым камнем он изуродовал бы ей лицо и разломал бы все зубы. А потом поджег бы все. Ни одного свидетеля, ни одного мотива. Никто бы не заподозрил его, человека, которого больше нет нигде, кроме умирающих воспоминаний..
В один момент ему стало интересно: легко ли убивать? Он впервые увидел смерть, когда мышь попала в мышеловку на его глазах. Стальной прут со звонким хрустом проломил ей череп, и пол залило кровью. Глаза сначала выпучились, потом как-то потускнели, так реально, что было страшно. Без единого движения, без судорог. Остались лишь пара ложек крови и серый трупик. Ровным счетом, ничего.
Ведь после смерти все, что отличает всех, так это размер оставленной после себя биомассы.
В действительности Джек знал, что его внутренние тормоза не дадут слепой ярости вылиться наружу. Мысли приходили и уходили, но грань он держал крепко. Тем более, в тот день.
К тому же, его гнев был обоснован - правда, лишь чувством бессилия.
-Смотри, муха шла по рельсам, а потом упала! Вот бы взять камеру и снять фильм про такие вещи! Люди подобное часто не замечают, а ведь стоило бы!
На это он мрачно ухмыльнулся, вспомнив, что слово «муха» произносится так же, как и слово «смерть» на испанском. Потом ответил:
-Ну, я у нас слеп, как летучая мышь, которая не волк и в лес не убежит. И вообще, постыдно издеваться над людьми со зрительными проблемами.
Он его голоса веяло какой-то горькой иронией и сдержанной агрессией. Но она не смогла это уловить, как всегда:
-Ты не слепой, а циник.
Джек в тот момент ясно представил себе, как бы ее череп прохрустел от удара тяжелым камнем. Насилование собственной природы - последнее удовольствие опустошенного человека.
«Я не слепой, я хренов циник».
Шаг.
Она чуток задумалась, потом нахмурила свои красивые черные брови - она ведь была красива, как сама смерть - и продолжила:
-Ты ведь знаешь, какая песня вертится у меня в голове?
Дафна спела пару строк, попытавшись изобразить голос певицы. После нескольких попыток у нее получилось. А Джек тем временем хотел умереть.
-Все еще сохнешь по нему, не так ли?
-А как ты думаешь?
Тут она сказала то, что он меньше всего ожидал услышать - если бы он только знал, то чем-нибудь заткнул бы ее красивый, но глупый рот. Но он ничего не знал, и слова как холодная вода вылились ему на голову:
-Превратил бы нас кто-нибудь в статую. Прямо сейчас, пока ты держишь меня за руку. Я бы назвала эту статую «Статуей Равновесия».
Шаг.
В нем все перевернулось и свернулось в болезненном спазме. Потом они оба молчали четыре минуты. Ровно четыре минуты... Именно столько работает человеческий мозг после остановки сердца.
Вскоре они дошли до места, где должны были сойти с рельсов. Потом перешли маленький мост, который тянулся, как не странно, по краю какого-то высохшего водохранилища, но, тем не менее, являлся настоящим бетонным мостом - дугообразным, с ржавыми перилами по обеим сторонам.
Джек посмотрел себе под ноги и увидел цветок, лежащий на бетоне: лепестки были фиолетовыми, а сердцевина - желтой. Он был еще свежим: кто-то уронил его не более десяти минут назад. Джек знал об этом, потому что стебель еще не начал сворачиваться.
-Подожди,- его тихий голос прозвучал нежно, как никогда раньше.
Поднял цветок и украсил им ее волосы. Давнее воспоминание вспыхнуло в нем; оно болезненным эхом зазвенело в его сердце. Образ черноволосой девушки, истекающей кровью в темном переулке, , на миг вспыхнул перед глазами.
Она, наверное, долго лежала там, избитая и изнасилованная. Потом появился он. Да, он никак не мог забыть тот момент, когда по непонятной причине свернул туда. А для нее было уже слишком поздно. Она умерла. Навсегда.
Джек почувствовал сильное рвение обнять Дафну и прыгнуть вместе с ней с моста. Он знал то чувство, которое возникло бы, когда они коснулись бы бетонного дна. Поэтому просто поцеловал ее. Дафна не ответила на поцелуй. Джек помолчал, потом сказал:
-Прости.
Она тоже молчала. Ее взгляд выражал растерянность. Никогда еще эти глаза, умевшие менять свой цвет, как только менялось освящение, не были такими пустыми. Пытаясь спасти положение, Джек сам сказал глупость:
-Жаль, что ты - не парень.
-Никто не идеален,- она с улыбкой вздохнула, и Джеку стало легче,- жаль, что ты - не он.
Они шли все дальше и дальше - из никуда в никуда, чтобы навсегда оставаться в этих остывающих воспоминаниях.
В тот день светило яркое солнце, и птицы пели о чем-то веселом. Хотя такие вещи уже давно никто не замечает.
Опять белый свет. Приятная прохлада растекалась все дальше и дальше по телу, в то время как майка на груди начала слипаться от теплой крови.

Rhayader
30.10.2008, 11:02
Первый отрывок из дневника Дафны Скригмор. «Я умею умирать»

«...Долго сидела в ванной и смотрела, как капли крови растекаются по моим пальцам, накапливаются на кончиках и, капая вниз, растворяются в воде. Это не было очередной попыткой покончить с собой. Мне просто хотелось почувствовать себя на грани, когда кончается жизнь и начинается боль. Не тот дикий огонь, рвущий нервные нити, а острый дискомфорт, охватывающий сначала только руку, а потом - все тело. Она как тихий, постоянно нарастающий монотонный вой, загробный зов, заползающий под кожу и оглушающий все вокруг.
«Страх».
«Не».
«Должен».
«Меня».
«Победить».
«Я».
«Умею».
«Умирать».
По-моему, ничего в мире по красоте не может сравниться с кровью, растворяющейся в теплой воде. Порой кажется, что кровь - живая, и чувствует все: в холодной воде она как-то съеживается, сбивается в клубки. А тогда в ванной это был алый туман, улетучивающийся за несколько секунд и оставляющий за собой болезненную розовую эйфорию. По-моему, это и есть идеальное зрительное отображение оргазма.
«Я живу, пока мне больно».
Кожа начала сморщиваться, поэтому я смыла с руки кровь, перевязала запястье и вылезла из ванны.
Вот мое отражение в зеркале, какая я есть. Нет ни прически, ни макияжа, ни одежды, ни украшений. Красавица или уродина - совсем не важно. Голая и настоящая.
«Я настоящая. Я буду жить!»
Сев на пол в углу, я начала плакать. Каждый день - судный, 0:00 - отвечай за все, что делала вчера. Почему утром поленилась встать с постели? Устала, от чего? Дрова таскала, что ли? Отвечай!
Порой я напоминаю себе заложника, который сам держит пистолет у своего виска, пока грабители опустошают магазин. Только сейчас это не грабители, а мои собственные родители. И опустошается не магазин, а я сама.
«Меня».
«Никто».
«Не».
«Посадит».
«В».
«Угол».
«Даже».
«Я».
«Сама».
-У тебя там все в порядке?
Мама.
-Все нормально, просто зеркало разбилось.
Я уже знала, что последует за этим.
-Разбилось? Не само же из рамки выпрыгнуло! Эх... В кого же ты только пошла, такая неуклюжая! Все в доме переломала.
Нравоучение продлилось еще минут десять. Потом - десять секунд молчания, чтобы перевести дыхание, после которых ее голос смягчился:
-Осторожнее там, не хватало еще, чтобы поранилась. Тебе помочь?
Как же просто все вышло. Даже не пришлось солгать насчет запястья.
Почему же родители так боятся показать любовь к своим детям? Каждый позитивный шаг они делают с каким-то недовольством, как большое одолжение. Правда, после некоторого возраста. Или это всегда было так? Не помню...
Может быть, они не готовы к ответственностям и проблемам, которые на них падают с нашим появлением? И они отрекаются от них, а с ними - и от нас.
-Не надо. Сама справлюсь.
Рыдание застревало у меня в горле. Может быть, они просто перестают нас любить?
А кого же можем полюбить мы, если нам давали с молоком не любовь, а ответственности и чувство вины?
-Ты уже два часа в ванной. Выйти не хочешь? Уже половина первого!
-Сейчас.
«Страх».
«Не».
«Может».
«Меня».
«Победить».
«Я».
«Умею».
«Умирать».

Rhayader
30.10.2008, 11:04
Глава 1. Отправление
Закрытое здание аэропорта под жаркими лучами летнего солнца превращается в огромную духовку, в которой одновременно пекутся три сот людей - прибывающих, отбывающих, провожающих, персонала, да еще и не малое количество зевак, которые шлются по аэропорту непонятно зачем.
Если кто-то думает, что клаустрофобия проявляется только в узких, закрытых пространствах, то он еще не был в аэропорту. Когда толпа измученных жарой людей - усталых, вспотевших - ползет вокруг как живая река, начинается настоящее удушье. Стоит только остановиться... Шумы, голоса и звуки перестают различаться, и все качается, болезненно мягко. Тело охватывает безразличие, и легкие сжимаются в спазме, перестав дышать.
Сначала не замечаешь страха, который к тому времени ковыряется и вертится в тебе, как спираль в керамическом кувшине.
Потом болезненным ударом приходит пробуждение. Если ты еще не потеряла сознания.
-Алекс? Тебе плохо?
Джек взял ее за руку и внимательно посмотрел в глаза. Алекс слегка шаталась, и глаза были какими-то затуманенными.
-Как будто стоишь посреди реки,- ответила она.
-Присядем, ладно?
-Меня сейчас вырвет.
-Держись.
Ребята подошли к скамейкам, некоторые сели.
Их было десять, все сонные и усталые от обстановки. Даже всегда энергичная и жизнерадостная Дана хоть и бегала и прыгала туда-сюда, была необычно тиха. По жизни ее ролью было действовать всем на нервы.
Хотя, в принципе, она была неплохим человеком. Просто ее навязчивость и легкомыслие порой не имели границ.
Пышногрудая шатенка - Эшли - стояла особняком и как будто взвешивала других взглядом. Чтобы представить себе ее внешность, достаточно изобразить в уме среднестатистическую бывшую школьную королеву красоты, долетевшую до колледжа на крыльях своей славы и обнаружившую там, что она отнюдь не уникальна.
В действительности, пока она полузакрытыми глазами поглядывала на парней, ее мозг автоматически разделял их на крутых и лохов и вычислял всевозможные подходы и отходы - как в шахматной игре. Для девушек вроде Эшли стратегия флирта была вопросом выживания.
Лохом по ее мнению был Джордж - кто бы стал, по ее мнению, обращать внимание на жирного очкарика. А братья Эрик и Дэннис были крутыми. Джек - по объективным причинам, как она обычно шутила - вообще не считался.
Отчасти из соображений женской солидарности, отчасти из-за совести, Эшли не стала флиртовать с Эриком прямо под носом ее девушки. Именно поэтому ее выбор остановился на Дэннисе - самом молодом в группе. Хотя его популярность не страдала от возраста. Наверно благодаря своему милому нраву и общительности он и заработал себе доброе имя, а так же симпатию практически всех, кто его знали.
Он сидел на одной из скамеек, игрался в какую-то электронную игрушку, в то же время не упуская из виду знаки, которые подавала ему Эшли. А знаки были стары как мир: вначале она вытянулась, привлекая внимание к своей без того видной груди. Потом начала проводить пальцами по декольте своей майки и, убедившись, что ее старания не проходят даром, перешла на тяжелую артиллерию.
Эшли умышленно употребляла простые приемы - учитывая неопытность ее партнера, более изощренные трюки могли просто остаться незамеченными.
Джек тоже замечал всю эту игру и смотрел на это с легкой, добродушной иронией: для него люди, в том числе и он сам, порой были до банальности предсказуемыми. Решив про себя, что суется не в свое дело, он перевел взгляд на загорелую незнакомку с очень гламурным видом, но с умными глазами, которая фотографировала самолеты, идущие на посадку. К тому времени Джек знал только ее имя - Грета.
Грета была красивой до неестественности, и ее идеальные, круглые формы, красивые, эмоциональные черты лица говорили о некотором количестве латиноамериканской крови в ее жилах, а так же навеивали мысли о серии пластических операций. Кстати, нож хирурга хоть постоянно и вертелся на злых языках, к ней касался лишь однажды - когда ей миндалины удаляли.
Глаза у Греты были особенные - ярко зеленые, и выделяли свою хозяйку в любой толпе. Джек не удивился бы, если бы оказалось, что они светятся во тьме.
Джек и Алекс курили. Джек хоть и ненавидел людные места, но знал, что не имеет права быть слабым, пока ему есть о ком заботиться. Зажав фильтр сигареты меж зубов, он продолжил наблюдать за остальными.
На третьей скамейке сидели Эрик - старший брат Дэнниса - и его девушка Менди, положившая голову на его колени. Джек, по понятным только ему причинам, с самого начала не возлюбил Эрика и постоянно старался держаться от него подальше. А Менди была светловолосой красавицей, чей взгляд говорил о ее довольно глубоком, но все еще детском мышлении. Она напоминала Джеку кого-то, но кого - он никак не мог понять.
Менди явно начинала засыпать от жары и ожидания: ее веки закрывались, а чувственные губы горели от притока крови.
Джек старался не смотреть в сторону Дафны: неделя приготовлений к полетам расстроил его свидания с ней, и почти неизвестный ему до того Джордж хорошо воспользовался этой неделей.
Трудно было представить себе двух сильнее отличающихся друг от друга людей, чем Джордж и Дафна. Джордж был толстым и высоким, с кудрявыми волосами, а Дафна производила впечатление человека с меланхоличным нравом. Она была низкого роста, с прямыми черными волосами, в которых уже виднелась ранняя седина.
«Я где-то уже встречал этого толстяка, но где же?»
В тот день этот вопрос уже во второй раз приходил ему на ум. В первый раз - когда две группы встретились у входа в аэропорт.
Дело в том, что «гениальная» идея полета принадлежала Грете и Дане. Идея не доросла до плана - спонтанность и неопытность ребят сделали свое черное дело, так что практически ничего не было предусмотрено либо приготовлено.
Каждая из них пригласила своих знакомых: Грета - Менди, Эрика, Дэнниса, Дафну и Джорджа, а Дана - Эшли, Алекс и Джека.
Убеждать пришлось только Джека: в отличие от остальных, он начал интересоваться деталями поездки:
-А куда лететь-то? Что это за место?
-На турбазу какую-то, на Антиловых островах. Ну пожалуйста... Базу давно бросили, а мы там по полной оттянемся!
Джек помнил душную комнату, где происходил тот разговор - чем-то чувства в аэропорту и там были схожими. Единственным его желанием к тому моменту было - сбежать из той комнаты и выйти на улицу, где стены не давят на душу.
-У тебя есть что-нибудь от тошноты?
-Вот, бери,- он вытащил пачку таблеток из своего рюкзака и передал ее Алекс.
В тот момент Джеку явно было не до ее проблем. Его взгляд постоянно останавливался на Дане с Джорджем, и с каждым разом толстяк был ему все больше неприятен.
Эрик растерянно смотрел вокруг, пальцами играя с волосами Менди. Когда его глаза проскользнули мимо Джека, он чуть было не вспомнил что-то, но Менди оборвала нить его размышлений:
-Слушай, ну когда же мы полетим?
-Да не волнуйся ты так, дорогая. Немного подождем и полетим.
Будто отреагировав на ее слова, Дана подбежала к ребятам и объявила:
-Все, летим!
Но чего-то не хватало.
-Где Алекс?
Джек вспомнил.
«Вода, она искала воду для таблеток!»
К тому моменту Алекс, стоявшая перед зеркалом, почувствовала слабость, которая овладела всем ее телом. Потом у нее почернело перед глазами, и она упала.

Rhayader
30.10.2008, 11:09
Знакомство с Джеком Догерти. Воспоминания Дафны Скригмор

...А тот день я, наверное, никогда не забуду. Сен пригласил меня на концерт одного кантри-ансамбля, а это было настоящим событием.
Концерт проходил перед музеем современных искусств, выполненным в виде лестничного спуска с возвышенности, ведущего от нее к центру города, расположенному ниже.
Ступенчатая конструкция музея и сцена, собранная перед ней, быстро превратились в огромный концертный зал под открытым небом. Собралось много разного народа - день был ясным, и приятно-прохладный вечер располагал к музыке ковбоев и золотоискателей.
Изменился наш образ жизни, изменились наши интересы. Так что, теперь, вместо того, чтобы гонять стада коров по загонам верхом на лошади или промывать золотой песок у сырых и суровых берегов северных рек, мы гоняем большие и малые тачки по широким автострадам, раз в три года меняем работу, постоянно думаем о моральном благополучии, но ничего не делаем, чтобы его достичь... Так можно продолжать до бесконечности.
С того времени, как нет нужды драться за кусок хлеба, люди как-то послащавели и раздобрели. Это даже на еде проявляется: все жирное и сладкое, даже острый перец. Вот тебе и американская мечта: среднестатистический гражданин Соединенных Штатов к своему сорокалетию превращается в огромный жирный кусок дерьма, единственным жизненным приоритетом которого является переключение каналов на телевизоре, в лучшем случаи – с порноканала на Дискавери и обратно.
Я не могла понять, что привлекло людей, в тот вечер пришедших на концерт. Выглядели они как крысы – серые безликие существа, с трудом отрывающие взгляд от кончиков своих ботинок. Но как только прозвучала музыка, что-то в них зашевелилось, и какая-то старинная часть их душ, еще не стертая поколениями грязи, проснулась. Сначала у них ожили глаза, потом толпа содрогнулась и зашевелилась, заполнив пространство комфортным шумом жизни.
К тому времени я переживала острый кризис: все мои попытки вернуть наши с Сеном отношения венчались полным крахом, но все же мы почему-то продолжали общаться. Скорее всего, это отчасти происходило из-за того, что он клеился к одной из моих подруг.
Забавно, но когда-то именно я его бросила из-за возрастного различия между нами: он был на четыре года моложе меня, и должна заметить – был полным ребенком. Не менее важно, что я боялась реакции родителей. Когда я его бросила, мной овладел странный страх: будто у меня из рук выскальзывает время, чем дальше – тем быстрее, и я впала в панику. Любовь – коварная змея. Может сидеть клубком и греться на солнце, пока ты не станешь максимально уязвимой к ее укусу. Вот тогда и ужалит. Мой страх дал мне сил преодолеть все, что кипело у меня внутри. Но это оказалось меньшей частью моей задачи. В силу непоследовательности своего возраста, Сен сразу же забежал под ближайшую юбку.
Время от времени то я, то он предлагали пойти танцевать, но смелости на то, чтобы перейти от слов к делу, ни у одного из нас не хватало. Тут-то и появился Джордж – мой хороший друг – рука об руку с каким-то длинноволосым и довольно небритым существом в майке от Юнисеф и джинсах. Джордж бесцеремонно сфокусировал наше внимание на себе, обменялся с нами парой-другой любезностей и представил своего спутника:
-Ребята, знакомьтесь, это мой приятель – Джек. Джек, это Сен, это Грета, а это Дафна.
Мы пожали друг другу руки.
-Мы с Джеком идем танцевать,- продолжил Джордж.- Вы с нами?
То, что надо! Мы согласились, не раздумывая. Вскоре к нам присоединились и другие люди, так что площадка перед сценой быстро заполнилась. Вот тогда-то и началось настоящее веселье.
Джек в паре с Джорджем танцевал что-то ирландо-американское, что он называл «пого». Принцип этого танца был прост: двое стоят бок о бок, но смотрят в противоположные стороны. Соприкасающиеся руки сворачивают в крюки, простите за каламбур, и цепляют так, чтобы локти соприкасались с внутренней стороны. Затем эти двое, подпрыгивая, чертят круги вокруг общей оси. Сделав три круга, они хлопают в ладоши и меняют направление круга, а при желании – и партнера. По-моему об этом танце никто не вспоминал со времен последней клондайкской золотой лихорадки.
Когда заиграла следующая песня, Джек и Сен слегка шокировали всех своим комическим «чувственным танго». Потом я потеряла его из виду, и мы не особо помнили о существовании друг друга – обеим было не до этого. Пока не столкнулись.
Я посмотрела ему в глаза: в них виднелся какой-то дикий транс, который вмиг возродил из недр времени индейского воина, двигающегося под пение шамана и отрывистый ритм звуков тамтама. Это был первобытный огонь, жизнь в чистом виде, не извращенная и не изуродованная благами цивилизации.
Он взял меня за руку6 тепло от его ладоней перешло к ко мне, и мы пустились в пляску. Если честно, должна признать - было дико, но очень приятно.
Внезапно он схватил меня и начал кружить. Мы взялись за ладони друг друга, и равновесие восстановилось. Центром кружения стали наши стопы, которые находились так близко друг к другу, что иногда даже соприкасались.
Забавно, но в тот момент мир показался мне большой-пребольшой каруселью, в которой неподвижно стояли только я и он.
Я выдохнулась, и мы сели на тротуар. Помню, как спросила:
-Я очень красная?
-Нет. А я?
Он солгал, и я знала об этом. Я даже знала, почему. Он просто хотел защитить меня от себя самой, от моих гнилых комплексов. Вот и я закрыла глаза на то, что он был цвета вареной свеклы, и ответила:
-Не особо.
-Хороший день, чтобы влюбиться, не так ли?
Как будто удар лопатой по голове. Он пытался признаться мне в любви, а я не была готова к каким либо новым отношениям. Но отшивать его тоже была не в силах.
Мужчин, как он, не отшивают. От них убегают, точнее – растворяются в воздухе, оставив лишь сладкие воспоминания и еле уловимый аромат духов. Но убегают, чтобы опять вернуться. Когда-нибудь. Ведь именно благодаря таким, как он, способными наивно влюбиться с первого взгляда ничего взамен не требуя, мы и чувствуем себя красивыми и желанными.
Он дал мне почувствовать себя одновременно и женщиной, и ребенком, но я не хотела, чтобы он произнес те три маленьких слова, которые убили бы его в моих глазах.
В тот вечер мы до упаду танцевали его «золотую лихорадку». Джек и Джордж были героями дня – они превратили обычный концерт в настоящий праздник. Но, в конце концов, выступление закончилось, а я и Сен собрались пойти по домам. Джек предложил:
-Ребята, останьтесь! Посидим, поговорим!
-Нет, прости. Мы и так долго задержались,- сказала я.
Боялась его, боялась себя, всего боялась. Боялась, что не смогу остановиться и буду играть в игру, которая для него вовсе не игра.
По дороге домой всплывали воспоминания и образы того дня: сама удивлялась тому, как смогла быть такой искренней и почти счастливой с человеком, которого первый день знала.
Помню, как он спросил меня во время танца:
-Во что ты веришь? Есть какая-либо религия, философия, что-то, что ведет тебя по жизни.
Странно, что он об этом спросил, и не менее странно, что он видел разницу между верой и религией, ведь для многих людей они одно и то же.
Мне никто до него не задавал таких вопросов. Да и после него, если честно, тоже.
Я слегка задумалась и ответила:
-Ну, в этом плане люди часто говорят, что Бог есть Любовь. А я по жизни все больше и больше убеждаюсь, что правильнее было бы сказать: Любовь есть Бог.
Он улыбнулся: наверное, мой ответ его тронул.
Благодаря его заботе я не чувствовала себя ненужной. Но, как бы жестоко это не прозвучало, этим я и хотела ограничить его роль в своей жизни. Чтобы меня понять, нужно хотя бы раз в жизни быть девушкой.
Мои раздумья нарушил Сен:
-Почему ты не захотела остаться? Джек показался мне очень даже милым. Мы бы прекрасно провели вечер.
-Не забывай, Сен, что официально я все еще твоя девушка. Хватит подсовывать меня, кому попало.
-Не очень-то ты об этом вспоминала, когда танцевала с ним, продолжил Сен с язвительным тоном.
-Вот я и говорю, что я твоя девушка только официально. К тому же, я, по крайней мере, не танцевала с ним танго.
На этом разговор и закончился.
После подобного вечера все упреки родителей насчет того, что я поздно вернулась или, что стала совсем неуправляемой, казались такими мелкими и далекими, что я с легкостью пропустила их мимо ушей.
Все это в тот момент не имело никакого значения.